Вопрос смысла жизни вечен, в литературе начала ХХ века также продолжалось обсуждение этой темы. Теперь смысл виделся не в достижении какой-то ясной цели, а в чем-то ином. Например, согласно теории «живой жизни», значение человеческого существования в нем самом, независимо от того, какова эта жизнь. Этой мысли придерживались В. Вересаев, А.Куприн, И. Шмелев, Б. Зайцев. «Живую жизнь» отразил в своих сочинениях также И.Бунин, его «Легкое дыхание» — яркий пример.
Однако поводом для создания рассказа послужила вовсе не жизнь: Бунин задумал новеллу, гуляя по кладбищу. Увидев крест с портретом молодой женщины, писатель был поражен, как ее жизнерадостность контрастирует с окружающей печальной обстановкой. Какая это была жизнь? Почему она, такая живая и радостная, покинула этот мир столь рано? На эти вопросы уже никто не мог ответить. Но воображение Бунина нарисовало жизнь этой девушки, ставшей героиней новеллы «Легкое дыхание».
Сюжет внешне незатейлив: жизнерадостная и развитая не по годам Оля Мещерская вызывает жгучий интерес у противоположного пола своей женской привлекательностью, ее поведение вызывает раздражение у начальницы гимназии, которая решает провести для воспитанницы поучительную беседу о том, как важна скромность. Но этот разговор окончился неожиданно: девушка сообщила, что уже не девушка, женщиной она стала после знакомства с братом начальницы и другом отца Малютина. Вскоре оказалось, что это не единственная любовная история: Оля встречалась с казачьим офицером. Последний планировал скорую свадьбу. Однако на вокзале, перед отъездом любовника в Новочеркасск, Мещерская сообщила, что их отношения для ее незначительны и замуж она не пойдет. После чего предложила прочесть дневниковую запись о своем падении. Военный застрелил ветреную девушку, именно с описания ее могилки начинается новелла. На кладбище часто ходит классная дама, судьба ученицы стала для нее смыслом.
Темы
Главные темы новеллы – ценность жизни, красоты и простоты. Сам автор трактовал свой рассказ как повествование о высшей степени простоты в женщине: «наивность и лёгкость во всем, и в дерзости, и в смерти». Оля жила, не ограничивая себя правилами и устоями, в том числе нравственными. Именно в этой простосердечности, доходящей до испорченности, и заключалось очарование героини. Она жила как живется, верная теории «живой жизни»: зачем сдерживать себя, если жизнь так прекрасна? Так она искренне радовалась своей привлекательности, не заботясь об опрятности и приличиях. Также веселилась ухаживаниями молодых людей, не воспринимая их чувства всерьез (гимназист Шеншин находился на грани суицида из-за любви к ней).
Также Бунин затронул тему бессмысленности и серости бытия в образе учительницы Оли. Эта «пожилая девушка» противопоставляется своей ученице: единственное наслаждение для нее – подходящая иллюзорная идея: «Сперва такой выдумкой был ее брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, - она соединила всю свою душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она - идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила ее новой мечтой. Теперь Оля Мещерская - предмет ее неотступных дум и чувств».
Проблематика
- Вопрос баланса между страстями и приличиями достаточно спорно раскрывается в новелле. Писатель явно симпатизирует Оле, которая выбирает первое, воспевает в ней «легкое дыхание» в качестве синонима очарования и естественности. В противовес этому, героиня наказана за свою легкомысленность, причем наказана жестко – смертью. Из этого вытекает проблема свободы: общество с его условностями не готово дать личности вседозволенность даже в интимной сфере. Многие думают, что это хорошо, однако они же нередко вынуждены тщательно скрывать и подавлять потаенные желания собственной души. Но для достижения гармонии нужен компромисс между социумом и индивидом, а не безоговорочное главенство интересов одного из них.
- Также можно выделить социальный аспект в проблематике новеллы: безрадостная и унылая атмосфера провинциального города, где может происходить, что угодно, если никто не узнает. В таком месте действительно больше нечем заняться, кроме как обсуждать и осуждать тех, кто хочет вырваться из серой рутины бытия хотя бы за счет страсти. Социальное неравенство проявляется между Олей и ее последним любовником («некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская»). Очевидно, что причиной для отказа послужили те же сословные предрассудки.
- На отношениях в семье Оли автор не останавливается, но, судя по чувствам героини и событиям в ее жизни, они далеки от идеала: «Я была так счастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто». Очевидно, что воспитанием девушки никто не занимался, и ее проблема заключается в заброшенности: никто не научил ее хотя бы своим примером, как надо балансировать между чувствами и разумом.
Характеристика героев
- Главный и наиболее раскрытый персонаж новеллы – Оля Мещерская. Автор большое внимание уделяет ее внешности: девушка очень красива, грациозна, изящна. Но о внутреннем мире говорится немного, акцент лишь на ветрености и откровенности. Прочитав в книге о том, что основа женского очарования – легкое дыхание, она начала активно его вырабатывать и внешне, и внутренне. Не только вздыхает она неглубоко, но и мыслит, порхая по жизни, как мотылек. Мотыльки, кружась вокруг огня, неизменно опаляют крылья, так и героиня погибла во цвете лет.
- Казачий офицер – роковой и загадочный герой, о нем неизвестно ничего, кроме резкого отличия от Оли. Как они познакомились, мотивы убийства, течение их отношений – обо всем этом можно только догадываться. Скорее всего, офицер – натура страстная и увлекающаяся, он сильно полюбил (или считал, что полюбил), но его явно не удовлетворяла легкомысленность Оли. Герой хотел, чтоб девушка принадлежала только ему, поэтому готов был даже отнять ее жизнь.
- Классная дама неожиданно появляется в финале, как элемент контраста. Она наслаждениями никогда не жила, ставит перед собой цели, живя в выдуманном мире. Она и Оля – две крайности проблемы баланса между долгом и желанием.
Композиция и жанр
Жанр «Легкого дыхания» — новелла (короткий сюжетный рассказ), в небольшом объеме отразилось множество проблем и тем, нарисована картина жизни разных групп общества.
Особого внимания заслуживает композиция рассказа. Повествование идет последовательно, но оно фрагментарно. Сначала мы видим могилу Оли, потом рассказывается о ее судьбе, далее вновь возвращение к настоящему – посещение кладбища классной дамой. Говоря о жизни героини, автор выбирает особый фокус в повествовании: он подробно описывает разговор с начальницей гимназии, соблазнение Оли, но ее убийство, знакомство с офицером описывается в нескольких словах. Бунин концентрируется на чувствах, ощущениях, красках, его рассказ будто написан акварелью, он наполнен воздушностью и мягкостью, поэтому и нелицеприятное описывается пленительно.
Смысл названия
«Легкое дыхание» — самый первый компонент женского очарования, как считают создатели книг, которые есть у Олиного отца. Легкости, переходящей в легкомысленность, хотела научиться девушка. И она достигла цели, хотя и поплатилась, но «это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре».
Также легкость связана со стилем новеллы: автор старательно обходит острые углы, хотя говорит о монументальных вещах: истинная и надуманная любовь, честь и бесчестие, иллюзорная и реальная жизнь. Но это произведение, по мнению писательницы Е.Колтонской, оставляет впечатление «светлой благодарности Творцу за то, что в мире есть такая красота».
Можно по-разному относиться к Бунину, но его стиль полон образности, красоты изложения и смелости – это факт. Он говорит обо всем, даже запретном, но умеет не перейти за грань пошлости. Вот почему этот талантливый писатель любим и поныне.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Иван Алексеевич Бунин
Легкое дыхание
На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища,просторного уездного, ещё далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит фарфоровым венком у подножия креста. В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская. Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые её делает классная дама? Затем она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у неё, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых ещё никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей. Как тщательно причесывались некоторые её подруги, как чистоплотны были, как следили за своими сдержанными движениями! А она ничего не боялась - ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрёпанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена. Без всяких её забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней всё то, что так отличало её в последние два года из всей гимназии, - изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз. Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили младшие классы, как её. Незаметно стала она девушкой, и незаметно упрочилась ей гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в неё безумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на самоубийство... Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили и в гимназии. Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток в городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой. И вот, однажды, на большой перемене, когда она вихрем носилась по сборному залу от гонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, её неожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась, сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычным женским движением оправила волосы, дёрнула уголки передника к плечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным столом, под царским портретом. - Здравствуйте, mademoiselle Мещерская, - сказала она по-французски, не поднимая глаз от вязанья. - Я, к сожалению, уже не первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобы говорить с вами относительно вашего поведения. - Я слушаю, madame, - ответила Мещерская, подходя к столу, глядя на неё ясно и живо, но без всякого выражения на лице, и присела так легко и грациозно, как только она одна умела. - Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась в этом, - сказала начальница и, потянув нитку и завертев на лакированном полу клубок, на который с любопытством посмотрела Мещерская, подняла глаза. - Я не буду повторяться, не буду говорить пространно, - сказала она. Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и большой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни теплом блестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе. Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди какой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательно молчала. - Вы уже не девочка, - многозначительно значительно сказала начальница, втайне начиная раздражаться. - Да, madame, - просто, почта весело ответила Мещерская. - Но и не женщина, - еще многозначительнее сказала начальница, и её матовое лицо слегка заалело. - Прежде всего, - что это за прическа? Это женская прическа! - Я не виновата, madame, что у меня хорошие волосы, - ответила Мещерская и чуть тронула обеими руками свою красиво убранную голову. - Ах, вот как, вы не виноваты! - сказала начальница. - Вы не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в двадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка... И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдруг вежливо перебила ее: - Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом - знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне... А через месяц после этого разговора казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил её на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что прибывшей с поездом. И невероятное, ошеломившее начальницу признание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявил судебному следователю, что Мещерская завлекла его, была с ним близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в день убийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о браке - одно её издевательство над ним, и дала ему прочесть ту страничку дневника, где говорилось о Малютине. - Я пробежал эти строки и тут же, на платформе, где она гуляла, поджидая, пока я кончу читать, выстрелил в неё, - сказал офицер. - Дневник этот вот он, взгляните, что было написано в нем десятого июля прошлого года. В дневнике было написано следующее: "Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама и Толя, все уехали в город, я осталась одна. Я была так счастлива, что одна! Я утром была в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всём мире, и я думала так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в кабинете, а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне было так приятно принять его и занимать. Он приехал на паре своих вяток, очень красивых, и они всё время стояли у крыльца, он остался, потому что был дождь, ему хотелось, чтобы к вечеру просохло. Он жалел, что не застал папу, был очень оживлён и держал себя со мной кавалером, много шутил, что он давно влюблён в меня. Когда мы гуляли перед чаем по салу, была опять прелестная погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя стало совсем холодно, и он вёл меня под руку и говорил, что он Фауст с Маргаритой. Ему пятьдесят шесть лет, но он ещё очень красив и всегда хорошо одет - мне не понравилось только, что он приехал в крылатке, - пахнет английским одеколоном, и глаза совсем молодые, чёрные, а борода изящно разделена на две длинные части и совершенно серебряная. За чаем мы сидели на стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и прилегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опять говорить какие-то любезности, потом рассматривать и целовать мою руку. Я закрыла лицо шёлковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок... Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума. Я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!..." Город за эти апрельские дни стал чист, сух, камни его побелели, и по ним легко и приятно идти. Каждое воскресенье, после обедни, по Соборной улице, ведущей к выезду из города, направляется маленькая женщина в трауре, в чёрных лайковых перчатках, с зонтиком из чёрного дерева. Она переходит по шоссе грязную площадь, где много закопчённых кузниц и свежо дует полевой воздух; дальше, между мужским монастырем и острогом, белеет облачный склон неба и сереет весеннее поле, а потом, когда проберешься среди луж под стеной монастыря и повернёшь налево, увидишь как бы большой низкий сад, обнесённый белой оградой, над воротами которой написано Успение божией матери. Маленькая женщина мелко крестится и привычно идет по главной аллее. Дойдя до скамьи против дубового креста, она сидит на ветру и на весеннем холоде час, два, пока совсем не зазябнут её ноги в лёгких ботинках и рука в узкой лайке. Слушая весенних птиц, сладко поющих и в холод, слушая звон ветра в фарфоровом венке, она думает иногда, что отдала бы полжизни, лишь бы не было перед её глазами этого мёртвого венка. Этот венок, этот бугор, дубовый крест! Возможно ли, что под ним та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской? Но в глубине души маленькая женщина счастлива, как все преданные какой-нибудь страстной мечте люди. Женщина эта - классная дама Оли Мещерской, немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был её брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, - она соединила всю свою душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она - идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила её новой мечтой. Теперь Оля Мещерская - предмет её неотступных дум и чувств. Она ходит на её могилу каждый праздник, по часам не спускает глаз с дубового креста, вспоминает бледное личико Оли Мещерской в гробу, среди цветов - и то, что однажды подслушала: однажды, на большой перемене, гуляя по гимназическому залу, Оля Мещерская быстро, быстро говорила своей любимой подруге, полной, высокой Субботиной: - Я в одной папиной книге, - у него много старинных смешных книг, - прочла, какая красота должна быть у женщины... Там, понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, чёрные, кипящие смолой глаза, - ей-богу, так и написано: кипящие смолой! - чёрные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки, - понимаешь, длиннее обыкновенного! - маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи, - я многое почти наизусть выучила, так всё это верно! - но главное, знаешь ли что? - Лёгкое дыхание! А ведь оно у меня есть, - ты послушай, как я вздыхаю, - ведь правда, есть? Теперь это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре. 1916
. «На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий». В холодные серые апрельские дни сквозь голые деревья хорошо видны памятники просторного уездного кладбища. Грустно и одиноко звенит фарфоровый венок у подножия креста. «В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне - фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская».
Она ничем не выделялась среди своих сверстниц, хотя была «из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек». Затем внезапно стала расцветать и удивительно хорошеть: «В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых еще никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей». Все было ей к лиВу и, казалось, ничто не могло повредить ее красоте: ни чернильные пятна на пальцах, ни раскрасневшееся лицо, ни растрепанные волосы. Оля Мещерская лучше всех танцевала на балах и бегала на коньках, ни за кем столько не ухаживали, как за ней, и никого так не любили младшие классы, как ее. О ней говорили, что она ветрена и не может жить без поклонников, что в нее безумно влюблен один из гимназистов, который из-за ее изменчивого обращения с ним покушался даже на самоубийство.
«Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии». Зима была прекрасной - снежной, морозной и солнечной. Прекрасны были розовые вечера, когда звучала музыка и весело скользила по льду катка нарядная толпа, «в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой».
Однажды, когда Оля Мещерская на большой перемене играла с первоклассницами, ее вызвали к начальнице гимназии. С разбегу остановившись, она глубоко вздохнула, пригладила волосы, одернула передник и с сияющими глазами взбежала по лестнице. «Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным столом, под царским портретом»,
Она стала выговаривать Мещерской: не подобает ей, гимназистке, так себя вести, носить дорогие гребни, «туфельки в двадцать рублей», и, наконец, что у нее за прическа? Это ведь женская прическа! «Вы уже не девочка,- многозначительно сказала начальница,- …но и не женщина…» Не теряя своей простоты и спокойствия, Мещерская смело возразила: «Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом - знаете кто? Друг и соСед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне…»
А через месяц после этого разговора невероятное, ошеломившее начальницу признание неожиданно и трагически подтвердилось. «… Казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что прибывшей с поездом». Он рассказал судебному следователю, что Мещерская была с ним близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что и не думала никогда любить его, что все разговоры о браке - одно ее издевательство над ним, и дала прочесть ту страничку ее дневника, где говорилось о Милютине.
На странице, помеченной десятым июля прошлого года, Мещерская подробно описала случившееся. В тот день ее родители и брат уехали в город, а она осталась одна в их деревенском доме. Был чудесный день. Оля Мещерская долго гуляла в саду, в поле, была в лесу. Ей было так хорошо, как никогда в жизни. Она заснула в кабинете отца, а в четыре часа ее разбудила горничная и сказала, что приехал Алексей Михайлович. Девушка очень обрадовалась его приезду. Несмотря на свои пятьдесят шесть лет, он был «еще очень красив и всегда хорошо одет». От него приятно пахло английским одеколоном, и глаза были совсем молодые, черные. Перед чаем они гуляли по саду, он держал ее под руку и говорил, что они как Фауст с Маргаритой. То, что произошло потом между ней и этим пожилым человеком, другом отца, невозможно было объяснить: «Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая!… Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!..»
Отдав офицеру дневник, Оля Мещерская гуляла по платформе, ожидая, когда он кончит читать. Здесь и настигла ее смерть…
Каждое воскресенье, после обедни, маленькая женщина в трауре направляется к кладбищу, похожему на «большой низкий сад, обнесенный белой оградой, над воротами которой написано «Успение Божией матери». Мелко крестясь на ходу, женщина идет по кладбищенской аллее до скамьи напротив дубового креста над могилой Мещерской. Здесь она сидит на весеннем ветру час или два, пока совсем не озябнет Слушая пение птиц и звон ветра в фарфоровом венке, маленькая женщина порой думает, что не пожалела бы полжизни, только бы не было перед глазами этого «мертвого венка». Трудно поверить ей, что под дубовым крестом лежит «та, чьи глаза так бессмертно сияют из этого выпуклого фарфорового медальона на кресте, и как совместить с этим чистым взглядом то ужасное, что соединено теперь с именем Оли Мещерской?»
Эта женщина - классная дама Оли Мещерской, «немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь». Раньше она верила в блестящую будущность своего брата, «ничем не замечательного прапорщика». После его гибели под Мукденом сестра стала убеждать себя, «что она - идейная труженица». Смерть Оли Мещерской дала ей пищу для новых мечтаний и фантазий. Она вспоминает слу- чайно подслушанный разговор Мещерской с ее любимой подругой, полной, высокой Субботиной. Гуляя на большой перемене по гимназическому саду, Оля Мещерская взволнованно пересказывала той описание совершенной женской красоты, вычитанное в одной из старинных книг. Многое показалось ей настолько верным, что она даже наизусть выучила. Среди обязательных качеств красавицы упоминались: «черные, кипящие смолой глаза- черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее обыкновенного руки… маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины, покатые плечи… но главное… легкое дыхание!» «А ведь оно у меня есть,- говорила Оля Мещерская подруге,- ты послушай, как я вздыхаю,- ведь правда, есть?»
«Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре».
На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне – фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская.
Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама? Затем она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых еще никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей. Как тщательно причесывались некоторые ее подруги, как чистоплотны были, как следили за своими сдержанными движениями! А она ничего не боялась – ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена. Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей гимназии, – изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз… Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее. Незаметно стала она девушкой, и незаметно упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в нее безумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на самоубийство…
Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток в городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой. И вот однажды, на большой перемене, когда она вихрем носилась по сборному залу от гонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, ее неожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась, сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычным женским движением оправила волосы, дернула уголки передника к плечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным столом, под царским портретом.
– Здравствуйте, mademoiselle Мещерская, – сказала она по-французски, не поднимая глаз от вязанья. – Я, к сожалению, уже не первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобы говорить с вами относительно вашего поведения.
– Я слушаю, madame, – ответила Мещерская, подходя к столу, глядя на нее ясно и живо, но без всякого выражения на лице, и присела так легко и грациозно, как только она одна умела.
– Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась в этом, – сказала начальница и, потянув нитку и завертев на лакированном полу клубок, на который с любопытством посмотрела Мещерская, подняла глаза. – Я не буду повторяться, не буду говорить пространно, – сказала она.
Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и большой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни теплом блестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе. Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди какой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательно молчала.
– Вы уже не девочка, – многозначительно сказала начальница, втайне начиная раздражаться.
– Да, madame, – просто, почти весело ответила Мещерская.
– Но и не женщина, – еще многозначительнее сказала начальница, и ее матовое лицо слегка заалело. – Прежде всего, что это за прическа? Это женская прическа!
– Я не виновата, madame, что у меня хорошие волосы, – ответила Мещерская и чуть тронула обеими руками свою красиво убранную голову.
– Ах, вот как, вы не виноваты! – сказала начальница. – Вы не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в двадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка…
И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдруг вежливо перебила ее:
– Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом – знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне…
А через месяц после этого разговора казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что прибывшей с поездом. И невероятное, ошеломившее начальницу признание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявил судебному следователю, что Мещерская завлекла его, была с ним близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в день убийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о браке – одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть ту страничку дневника, где говорилось о Малютине.
Бунин Иван Алексеевич
Легкое дыхание
Иван Бунин
Легкое дыхание
На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне -- фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская.
Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама? Затем она стала расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо обрисовывались груди и все те формы, очарование которых еще никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла уже красавицей. Как тщательно причесывались некоторые ее подруги, как чистоплотны были, как следили за своими сдержанными движениями! А она ничего не боялась -- ни чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни растрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегу колена. Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей гимназии,-- изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз... Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская, никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так младшие классы, как ее. Незаметно стала она девушкой, и незаметно упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки, что она ветрена, не может жить без поклонников, что в нее безумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит, но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на самоубийство.
Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от веселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная, морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток в городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась самой беззаботной, самой счастливой. И вот однажды, на большой перемене, когда она вихрем носилась по сборному залу от гонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, ее неожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась, сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычным женским движением оправила волосы, дернула уголки передника к плечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая, но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным столом, под царским портретом.
Здравствуйте, mademoiselle Мещерская,-- сказала она по-французски, не поднимая глаз от вязанья.-- Я, к сожалению, уже не первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобы говорить с вами относительно вашего поведения.
Я слушаю, madame,-- ответила Мещерская, подходя к столу, глядя на нее ясно и живо, но без всякого выражения на лице, и присела так легко и грациозно, как только она одна умела.
Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась в этом,-- сказала начальница и, потянув нитку и завертев на лакированном полу клубок, на который с любопытством посмотрела Мещерская, подняла глаза.-- Я не буду повторяться, не буду говорить пространно,-- сказала она.
Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и большой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни теплом блестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе. Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди какой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных, аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательно молчала.
Вы уже не девочка,-- многозначительно сказала начальница, втайне начиная раздражаться.
Да, madame,-- просто, почти весело ответила Мещерская.
Но и не женщина,-- еще многозначительнее сказала начальница, и ее матовое лицо слегка заалело.-- Прежде всего,-что это за прическа? Это женская прическа!
Я не виновата, madame, что у меня хорошие волосы,-ответила Мещерская и чуть тронула обеими руками свою красиво убранную голову.
